Тихонов В.В. Пропаганда прошлым: российские историки в годы Первой мировой войны // История. Электронный научно-образовательный журнал. 2012. № 3 (11).

Тихонов В.В. Пропаганда прошлым: российские историки в годы Первой мировой войны // История: электронный научно-образовательный журнал. – 2012. – Вып. 3(11): Знания о прошлом в политико-правовых практиках переходных периодов всемирной истории. [Электронный ресурс]. – Доступ для зарегистрированных пользователей. – URL: http://mes.igh.ru/magazine/content/propaganda-proshlim.html

Первая мировая война – событие, подведшее черту под целой эпохой развития европейской цивилизации. Получив в европейской историографии название Великой войны, Первая мировая отразилась на всех сторонах жизни не только участников конфликта, но и всего мира. Название «Первая мировая война» во многом символично: в эти годы действительно многое было впервые. В том числе и массированное идеологическое противостояние, приобретшее тотальный характер. Вольно или невольно, но практически все представители интеллектуальных профессий оказались втянутыми в военную «мобилизацию интеллекта».  Историки также принимали самое активное участие в идеологических баталиях.  

Патриотическая эйфория первых месяцев войны привела к тому, что значительная часть отечественной интеллигенции сыграла заметную роль в развернувшейся пропаганде. Российские историки (Ю.В. Готье, М.И. Ростовцев, Р.Ю. Виппер, М.М. Богословский и мн.др.), также как и их коллеги из других европейских стран, своим научным авторитетом старались мобилизовать нацию на борьбу. Война представлялась как столкновение народов-титанов[1]. В статьях, лекционных курсах, публицистике они проводили исторические параллели с происходящими событиями, пытались вписать войну в широкий историософский контекст.

«Пропаганда прошлым» развернулась и в центрально европейских державах. Так, знаменитый на всю Европу немецкий историк античности Э. Мейер проводил следующие исторические параллели: Германию он рассматривал как наследницу Римской империи, Англию как современный Карфаген, который «должен быть разрушен», Россию как деспотическую Персию. Таким образом, Германия представлялась борцом за римскую, европейскую цивилизацию. Попутно заметим, что все воюющие стороны стремились изобразить себя борцами за цивилизационные основы Европы. В России даже вышел специальный сборник «Россия и ее союзники в борьбе за цивилизацию» (М., 1916).  Российские историки  не могли оставаться в стороне от интеллектуальной борьбы, приготовив «симметричный ответ».  

В академической среде российских историков, впрочем, как и в других кругах интеллигенции, виновником начала боевых действий однозначно рассматривалась Германия. Подавляющее большинство из них  встретило начавшуюся войну патриотическим подъемом. После начала войны  многие историки подписались под знаменитым «Ответом германским ученым», где осудили немецкую агрессию, представив страны Антанты в качестве благородной жертвы. Под этим документом мы находим подписи многих маститых историков: Р.Ю. Виппера, Э.Д. Гримма, С.А. Жебелева, Ф.Ф. Зелинского, Л.П. Карсавина, Н.Я. Марра, М.М. Богословского, С.Ф. Платонова, М.И. Ростовцева, А.Н. Савина, Б.А. Тураева и др. Подписать манифест отказался Н.И. Кареев, что требовало немало мужества, поскольку он шел наперекор общественному мнению[2].

Следующим «патриотическим» шагом стала кампания за исключение немецких и австрийских ученых из почетных членов Императорской Академии наук.  Впрочем, многие члены академии, например историк А.С. Лаппо-Данилевский, выступили против этого шага[3]. Известный историк М.М. Богословский, реагируя на волну репрессий в отношении лиц немецкого происхождения, записал в своем дневнике: «У нас можно разрешить какие угодно вопросы: польский, еврейский, армянский, но немецкого не разрешить: до такой степени за двести с лишним лет немцы вошли в нашу жизнь и слились с нами. Немецкие фамилии у нас среди интеллигентного круга на каждом шагу»[4]. Возмущало М.М. Богословского и то, что цензура запрещала исполнять музыкальные произведения Шумана, Моцарта и т.д. «Их музыка интернациональна; это – сокровище всего человечества»[5]. 

М.К. Любавский, ректор Московского университета, в докладе по  деятельности университета по государственной обороне привел следующую историческую аналогию: в случае поражения от Германии Россию попадет в зависимость хуже, чем при татарах[6]. Доклад получил одобрение университетского Ученого совета. Вообще аналогия между Германией начала века и монгольскими завоевателями стала чрезвычайно популярной в кругах русских интеллектуалов. Например, известный мыслитель С. Франк, анализирую духовные основы германского милитаризма, подчеркнул, что в немцах тесно переплелись высокая научная культура и низкая, варварская мораль. Исходя из этого, он назвал Германию «Чингисханом с телеграфом»[7].   

Такие настроения заставляли историков активнее участвовать в общественной жизни. Многие историки читали лекции и публиковали статьи, призванные поддержать патриотический подъем. Московский историк Б.И. Сыромятников, читавший лекции в Московском обществе народных университетов, включил в свою программу такие темы, как «Для чего нужно продолжать войну?» и «Немецкая культура и немецкое варварство»[8].

Не менее показательны лекции известного русского историка французского происхождения (что только усиливало антигерманскую ориентацию) Ю.В. Готье по истории славян.  В своем курсе лекций  ученый уже тогда указывал на то, что война станет рубежом в мировой истории. Он мыслил войну как продолжение исторической борьбы славянских и немецких народов[9]. Германофобия была характерна и для его курса по истории России XIX в. Лектор большое внимание уделил истории внешней политики в рассматриваемый период, не без оснований считая, что это позволит понять истоки Первой мировой войны[10].  Переходя к изложению основных событий, историк исходил из тезиса, что к концу правления Николая I Российская империя оказалась в тупике, «из которого она могла выйти только ценою больших жертв и крупных внутренних перемен»[11].  По словам Готье, кризис был вызван сменой ориентации национальной элиты в начале века. Если предыдущие правители (последним из которых автор признал Екатерину II) ориентировались на «старую московскую аристократию», которая могла вести Россию по «пути прогресса», то после смерти Екатерины «русская аристократия… приобретает ясно выраженный немецкий оттенок… Ее консерватизм становится похожим на узкий, грубый консерватизм немецких князьков и государей  XVIII в… Во внутренней русской жизни приобретают силу и влияние немцы… Во внешней политике Россия сходит с почвы политики национальной»[12]. В этом пассаже очевидно можно проследить антигерманские взгляды ученого.

  С панславистских позиций вел пропаганду М.К. Любавский. Он активно публиковал статьи, освещавшие героические станицы русской истории, нарочито придавая им публицистическую форму[13]. Центральной проблемой в его трудах стала история взаимоотношения славян и германцев. Исходя из собственных панславистских симпатий, Любавский стремился показать, что борьба славян с германской агрессией имеет глубокие исторические корни.     Он утверждал, что у славян всегда было два врага: туранство и германство.  Первый враг в лице Османской империи ослаб, а вот Германия – страшная угроза.  Борьба с Германией виделась ученому как исторический долг России как «славянского колосса»: «Необходимо так или иначе проследить развитие этой драмы для того, чтобы надлежащим образом понять смысл и значение происходящих ныне событий, почувствовать всю тяжесть задач, возлагаемых ныне на Россию, всю ответственность нашу перед потомством»[14]. Именно Россия, «столп и утверждение славян», должна помочь славянам одолеть врага, который угрожает самому их существованию. В речи перед учениками Медведковской гимназии, прозвучавшей в тяжелые для русской армии месяцы 1915 г., он в самых черных красках нарисовал будущее России в случае поражения: «Знайте, господа, что это новое иго во сто крат будут тяжелее прежнего ига, татарского. Татарин только грабил имущество русского человека, но оставлял в покое его душу; тевтон стремился пожрать не только материальное благосостояние других народов, но и их духовную индивидуальность»[15].

Популярная идеологема о борьбе германства и славянства и особой миссии славянских народов в мировой войне привела к тому, что серьезно рассматривались проекты создания кафедр истории славян на Историко-филологических факультетах[16].    

 С иных позиций, нежели М.К. Любавский, выступали Е.В. Тарле и М.И. Ростовцев. Они придерживались не славянофильского мировоззрения, а были европеистами. С позиций европейской цивилизации они и анализировали сложившуюся ситуацию. Е.В. Тарле выпустил несколько статей, в которых прослеживал складывание воюющих блоков. Все они были пронизаны антантофильскими настроениями. В то же время историк изображал войну как борьбу политических и экономических интересов, избегая излишней идеализации стран Антанты[17]. М.И. Ростовцев утверждал, что главенствующей тенденцией во всемирном историческом развитии является переход от «мировой монархии» к национальным государствам. Памятуя о популярных среди немцев аналогиях о том, что рейх – это новая Римская империя, он стремился доказать, что такая государственная форма, основанная на универсалистских устремлениях, обречена на гибель. В «мировых монархиях» господствует абсолютизм, в то время как современные нации жаждут свободы. Из античности они восприняли не идею империи, а идею гражданственности. Наиболее яркими примерами таких наций он называет Италию, Англию и Францию, то есть страны Антанты. «В хвосте идет Германия, с трудом прививающая себе основы античной гражданственности и культуры, врагом и разрушителем которой она всегда была, как была она всегда и носительницей идеала возобновления мирового государства, идеала всегда разбивавшегося о крепнущее национальное самосознание народов Европы»[18]. Также как и Германия, по мнению ученого, отстает и Россия. Ее задача – встать в ряд с передовыми национальными государствами Европы. Здесь, очевидно, проявились надежды значительной части интеллигенции о том, что союз России с демократиями запада способствует либеральной эволюции российского политического режима.     

Многие историки работали в различных общественных организациях, стремясь помочь стране пережить войну. Так, С.В. Бахрушин и С.Б. Веселовский активно участвовали в работе Отдела Всероссийского Земского и Городского Союзов по устройству беженцев. Они воочию видели тот хаос, которым  было пронизано управление. В дневнике С.Б. Веселовского отчетливо показана неэффективность правительственных действий и пассивность общественных организаций, погрязших в бессмысленных дебатах. Все большей популярностью начала пользоваться идея «Ответственного правительства». Например, с требованием «Ответственного правительства» в своих публичных лекциях выступал Б.И. Сыромятников[19]. М.М. Богословский 10 сентября 1916 г. вынужден был написать: «У нас на фронте воюют, а в тылу воруют – так, по моему, можно обозначить наметившееся разделение труда»[20]. Но при этом он категорически осуждал тех политиков, которые пытались на возникших трудностях сделать себе политический капитал. Он считал, что в сложившихся условиях государству необходима всенародная поддержка. В оценке событий М.М. Богословский старался занять взвешенную позицию. 25 ноября 1916 г. у него с В.И. Пичетой и А.Н. Савиным произошла дискуссия: последние обвиняли Россию в разгроме Румынии. «Оба они сообщали разного рода непроверенные слухи, против чего я очень возражал. Удивительно, как серьезные люди повторяют нелепые россказни, явно лживые!»[21], - описывал спор М.М. Богословский в своем дневнике.     

В этой связи некоторые историки, опять-таки основываясь на опыте изучения прошлого, предрекали скорый крах империи. С.Б. Веселовский, указывая на дезорганизацию управления, предсказывал падение режима еще в 1916 г. Также незадолго до свержения царской власти Веселовский утверждал в письме С.Ф. Платонову, что паралич аппарата власти может привести к скорому перевороту[22]. К сожалению, данный прогноз полностью сбылся. Российское государство он назвал «историческим недоразумением», утверждая, что еще в 1905 г. предвидел ее скорое падение[23]. Причиной деградации нации он считал слабость национального самосознания, что ярко проявилось в разложении армии.

После падения царского режима тема мировой войны под напором революционных событий отошла на второй план, но все же продолжала занимать существенное место. Более того, ее осмысление приобрело историософский оттенок. Так, в середине 1917 г., размышляя над причинами падения российской государственности, С.Б. Веселовский считал шедшую мировую войну титанической борьбой народов, в которой русский народ оказался проигравшим, поскольку не был готов к такой борьбе из-за своего бескультурья и  слабого развития национального самосознания. Временное правительство, с его точки зрения, не было способно организовать военную машину. Особенно такие выводы становились актуальными во время германского наступления по русской территории в 1918 г. Схожие мысли выражал и Ю.В. Готье, писавший, что «состязания с Европой» русский народ не в силах выдержать[24].

Углубляясь в предпосылки случившейся катастрофы, С.Б. Веселовский указывал в первую очередь на фундаментальные причины. Он писал: «Одной из главных причин, почему Россия оказалась колоссом на глиняных ногах… мне кажется то, что мы во время величайшего столкновения народов оказались в положении народа еще не нашедшего своей территории. То есть: мы расползлись по огромной территории, не встречая до недавнего времени на своем пути сильных соседей-врагов, растаскивали, а не накопляли хозяйственные и духовные свои богатства, и истощили основное ядро государства – великорусскую ветвь славян – на поддержание колосса на глиняных ногах»[25].  В этой мысли, очевидно, прослеживаются популярные в начале XX в. идеи о влиянии плотности населения на динамику развития общества. Считалось, что чем плотнее население, тем динамичнее протекают процессы его эволюции. Надо сказать, что концепция недостаточной освоенности территории российского государства пользовалась практически всеобщим признанием.    

Мрачно представлялось С.Б. Веселовскому и будущее России. С его точки зрения, она окончательно утеряет роль великой державы. «Из войны она выйдет разоренной, истощенной, урезанной и опозоренной»[26], - считал он. Ю.В. Готье первоначально главной причиной революции в России видел разложение правящего режима[27].   

Уже в июле 1917 г., так же как и С.Б. Веселовский, Ю.В. Готье смотрел на будущее России крайне мрачно: «Будущего России нет; мы без настоящего и без будущего»[28].  От общих рассуждений о судьбах России историк быстро перешел к осмыслению причин катастрофы через анализ менталитета русского народа, являвшегося цементирующей основой рухнувшей империи. «Русский народ – народ пораженец; оттого и возможно такое чудовищное явление, как наличность среди чисто русских людей – людей, страстно желающих конечного поражения России», - в порыве отчаяния писал он[29]. Характерной чертой  Ю.В. Готье считал отсутствие чувства патриотизма у русских: «Необычайно уродливое явление – отсутствие русского вообще и в частности великорусского патриотизма. В так называемой Российской державе есть патриотизмы какие угодно – армянский, грузинский, татарский, украинский, белорусский – имя им легион, - нет только общерусского, да еще великороссы лишены оного. Как будто великороссы, создавшие в свое время погибающую теперь Россию, совершенно выдохлись, или же понятие общерусского и великорусского настолько отожествилось с режимом политическим, который существовал до последнего времени в России, что и ненависть к этому режиму перенесена была на все общерусское и вызывала эту атрофию общерусского патриотизма. Частный, областной патриотизм, культивируемый в бывшей России, есть один из самых дурных видов партикуляризма; он погубил много славянских государств, погубит и наше»[30]. Отсутствию чувства родины и ответственности за нее Ю.В. Готье отводил ключевую роль в сложившейся ситуации: «В  самом деле, кто был патриотами на Руси – часть мечтательных помещиков, да еще метисы, вроде меня и очень многих мне подобных»[31].  Он считал, что отсутствие «национального самосознания и здорового инстинкта самосохранения» привели русских к гибели. С его точки зрения, русский народ сам вырыл себе могилу. Хорошее знание славянской истории, позволило проводить историку аналогии, конечно же, поверхностные, но от того не менее показательные и злободневные.

В причинах развала государства историк находил и конкретно-исторические предпосылки: «Главные причины гибели России: I) Внутренняя политика Голштинской династии (эгоизм, деспотизм, жестокость и недальновидность); II) Неудовлетворительность реформ Александра II: вызванное к жизни крестьянское сословие не получило достаточно прав; правительство не умело поладить с новыми внесословными общественно-политическими деятелями; III) Непрактичность, тупость, ограниченность идеологий и практических стремлений революционеров от 1860 до 1917 г.; IV) Недостаток честности, казнокрадство, не позволившее создать органов обороны; V) Темнота, явившаяся последствием продолжавшейся той же внутренней политики при Александре III и Николае II; III, IV и V  создали измену, так ярко расцветшую в 1914-1917 гг.; VI) Пангерманизм; VII) Ошибки революции – следствие I-V»[32].  В этом пространном отрывке отчетливо проявилось общественно-политические мировоззрения историка. Очевидно, что Ю.В. Готье стоял на позициях умеренного либерализма, не принимая радикальных настроений революционных деятелей.  При всем своем либерализме (проявившемся в обвинениях в адрес Александра III и Николая II  в нежелании и неумении сотрудничать с обществом), не менее очевидна и его государственническая позиция, неприятие анархии и международного ослаблении страны. Еще одно обвинение – пангерманизму, может расцениваться и как настроение части российского общества, и как наследие французского происхождение Ю.В. Готье. Не случайно последовательный антигерманизм – одна из черт его записок.

На фоне рассуждений С.Б. Веселовского и Ю.В. Готье более оптимистичным выглядит Е.В. Тарле. После Февральской революции его антантофильские симпатии еще более усилились. Он считал, что Россия должна до последнего выполнить свой долг перед своими союзниками и оказаться в стане победителей. В случае же выигрыша Германии, с его точки зрения, произойдет непоправимое, и Россия может превратиться в немецкую полуколонию[33].   

Октябрьская революция в академической среде была встречена враждебно. Подавляющее большинство считало, что большевики не только приведут к окончательному поражению в войне, но и уничтожат российскую государственность. Даже более или менее оптимистичный Е.В. Тарле писал в конце 1917 г.: «Что случилось – то случилось: эта война нами проиграна. Но будем же иметь в виду, что нам придется уже в недалеком, может быть, будущем встретиться с вымогательствами… с покушениями на нашу экономическую независимость. Стране, которая захочет долго оставаться с такою организациею и такой армией, с такими финансами и такой хозяйственной политикой… подобной стране не позволят удерживать для себя свои природные богатства… Нам нужен покой, нам нужен долгий нейтралитет. Но ни то, ни другое… с неба не падает… И мы, и вся Европа стоим не пред лучезарной весной, а пред полярной ночью»[34].

Несмотря на все старания историков, «пропаганда прошлым» не помогла Российской империи выйти победителем из войны. Неудачи на фронте и просчеты в организации тыла перечеркнули все усилия интеллектуалов. Тем не менее, Первая мировая война наглядно показала, что история – важный компонент идеологии. Очевидно, что опыт Первой мировой войны был учтен советским руководством в годы Великой Отечественной войны.

Отметим, что упоминавшиеся историки проявили себя не столько как оголтелые пропагандисты, сколько как критически мыслящие аналитики, желающие победы своей стране, но видящие и ее слабые стороны.     

Автор: В.В. Тихонов | Дата добавления: 2012-08-10 | Просмотров: 2996